В яме ждал её человеческий детёныш, непонятный для серой мамаши, но живой, обласканный и заботливо облизанный…

Сима стояла у тёмной полыньи, не веря в реальность происходившего. Судорожно сжавшееся сердце остановилось, трепыхнулось и вновь забилось гулко и неровно. Снежинки таяли на лице, пушисто ложились на распущенные волосы, на свёрток в руках. Завёрнутый в старую волчью доху, ребёнок доверчиво покоился в Симиных объятьях, сладко причмокивая во сне. Капелька в капельку уродился в ирода! Тот же крупный нос, пухлые, когда-то ласковые губы…

Серафима всхлипнула и опустилась на колени перед страшной водой.

— Не хочу! – кричало её изболевшееся сердце.

— Не могу! – протестовал ещё не совсем потухший разум.

Ветер затих, потрясённый открывшейся картиной, застыл месяц, выглянувший из-за тучи, да и снова скрылся, обернувшись пробегавшим облаком. Студёная вода замерла, готовясь принять в свои владенья предназначенную жертву.

Серафима закрыла глаза. В её воспалённом видении проносились отрывочные образы недалёкого прошлого и, словно прогоняя лютую действительность, она вновь и вновь уносилась мыслями в то спокойное время…

Вот она – выпускница, золотая медалистка, гордость школы, счастливая, весёлая бежит в стайке подруг и… внезапно налетает на незнакомого высокого парня с рюкзаком, небрежно закинутым за спину. Девчата со смехом разбежались, а она… Оказавшись в сильных объятиях, она заглянула снизу вверх и растворилась в синих, смеющихся, с искринкой глазах.

— Геолог, приезжий, — проскочило в мозгу.

Парень давно разнял руки и с любопытством смотрел на девушку, а Сима купалась в его бездонных, манящих очах и словно тонула в синих омутах. Так и познакомились они: семнадцатилетняя юная сибирячка и только что приехавший инженер-геолог из Москвы в геологоразведочную партию, работающую неподалёку.

Цвела сирень, белым дурманящим облаком плыл черёмуховый аромат над урманом. Были короткие ночи, жаркие встречи. Кружилась голова, и Сима вновь умирала и воскресала в объятиях Сергея. Жар открывшегося чувства не давал говорить, не давал дышать.° Он заставлял отдавать себя без остатка дорогому человеку. Сима не осознавала, что делала, она жила своей любовью, плавала в неведомом, пребывая в наивысшей точке вселенского счастья. Она летела на встречу с любимым на крыльях° всепоглощающей радости, которая, казалось, будет вечной…

Прозрение пришло неожиданно и жёстко. В начале июля Сергей вернулся в Москву, закончив отбор образцов, исследовав полученные результаты. Он исчез, не сказав Симе ни слова на прощание. Маленький таёжный роман стал небольшим ярким эпизодом в его повседневной жизни. Он вернулся к жене и сынишке посвежевшим, с лёгкой бесинкой в полыхающих глазах. Через неделю, сдав отчёт, отчитавшись о командировке и получив законный отпуск, с любимой семьёй уехал до конца лета в Крым.

А Сима металась по посёлку геологов, пытаясь хоть что-то узнать о Сергее. Начальник экспедиции, отводя глаза в сторону, басом пророкотал, что дать адреса Сергея не может, у него жена и маленький ребёнок, нечего семью рушить, сама должна понимать.° Сражённая страшной новостью, Сима потеряла последнюю надежду и, медленно переставляя ватные ноги, направилась в село. Внезапно закружилась голова, стальные обручи мёртвой хваткой сдавили горло, перекрывая дыхание, и Сима, потеряв сознание, рухнула на траву…

Очнулась она в палатке врача геологоразведчиков. В проёме, негромко гудя, толпилось бородатое братство. Сима приподнялась, в голове было легко и ясно. Немолодая женщина-врач встревоженно посмотрела на девушку.

— Совсем ещё ребёнок! – подумала она, — у самой в городе такая же дурёха.

— Лучше? – спросила женщина.

И, выпроводив любопытных, объявила:

— Что ж, девонька, беременная ты.

Сказанное не сразу дошло до Симы. Она продолжала поправлять лямочку сарафана, кивая головой. Вдруг, поняв смысл фразы, застыла и снова осела на кушетку.

— Что? – не поверила Сима.

— Ну что ж так заволновалась? – успокаивала докторица, — не ты – первая.

Нам, женщинам, природой-матушкой роль уготована – рожать и растить деток. Сама-то дойдёшь?

Сима тихо встала и медленно приоткрыла полог палатки…

Она не сказала о своей беременности бабке, с которой жила, не открылась лучшей подружке Томочке. Её душа, казалось, заледенела, её мечты поступить в театральное училище рухнули, раскололись на мелкие осколки. Она затаилась, скукожилась до невидимой точки, внутренне умерла. Заученно вставала по утрам, помогала бабке по дому, подолгу сидела у окна, отрешённо глядя на тропинку, ведущую в лес, и молчала.

Бабка Дуня догадалась сама. Звучно отругав «залетевшего столичного ветра» — приезжего геолога Серёгу, начала уговаривать внучку:

— И чего загрустила? Родишь мальчонку, вырастет, помощником будет. Я ж ещё не стара, помогу. А человека хорошего встретишь, возьмёт и с дитём!

А сама украдкой вытирала слезы. И у неё не сложилась жизнь, и она осталась с малым дитём на руках. А выросшая дочка, подкинув годовалую внучку, растворилась в необъятных просторах матушки-России, не давая о себе никаких вестей который год. Холила, берегла девочку, да вот не досмотрела, старая, не сберегла.° Беда стерпится, да зарубка на сердце останется…

Но по деревне поползли, тягуче цепляясь за острые языки слушки, тётки на улице показывали на неё пальцами, похихикивая за спиной, бросая косые взгляды и жёсткие шепотки вслед. Парни при встрече понимающе ухмылялись, а подружки перестали заходить к Симе. И даже Томочка, пунцово краснея, на прощание выдохнула:

— Мать не велит к тебе ходить… Ой, Симка, как же это?…

И, всхлипнув, убежала.

По ночам Сима, глядя в тёмный потолок, гнала от себя образ Сергея, а он возвращался вновь и вновь, синеокий, разудалый, мешая заснуть; жаркой волной наплывали воспоминания. Лишь под утро она забывалась зыбким, непродолжительным сном…

В мартовский снежный вечер Сима родила здорового, горластого мальчугана. Бабка-повитуха, принимавшая роды, уже уходя, в сенках произнесла:

— Вишь ты, сама – конопля, а ощенилась, таким богатырём.

Сердце сжалось в комок, и Сима впервые завыла по-бабьи, одиноко и обречённо…

Она подошла ближе и вновь глянула в глубину.. Лучше сразу покончить с нелепой жизнью, с тем призрачным видением, страшным грузом бед, свалившимся на неё! Сейчас будет кончено, навсегда она и её сын покинут некогда добрый, а теперь враждебный, жёсткий мир.

* * * * *

Старая волчица, припав брюхом к холодному снегу, жадно лизала свисающие с ветки льдинки. Разбухшие соски горели, жар проникал в нутро, вызывая неуёмную жажду. Сегодня утром, возвращаясь с охоты, она нашла холодные тельца двух волчат – свой последний недельный выводок. Она долго облизывала леденеющие мордочки в надежде вернуть волчат к жизни, но её попытки были тщетны. Ударивший накануне мороз сделал чёрное дело, убив её последних детёнышей. И она завыла дико, протяжно. Волчица уходила от логова, понуро свесив морду, и снова возвращалась на место трагедии. Материнский инстинкт гнал её по кругу, и, выбившись из последних сил, она залегла за холмами, хватая зубами ледяную влагу.

Внезапно до волчицы донёсся волнующий запах. Она потянула носом и вздрогнула. Впотьмах она еле различила тёмное пятно невдалеке от берега и замерла. Волчица закрыла глаза, прислушиваясь к себе, доверяя звериному инстинкту. Запах притягивал, успокаивал и переполнял новыми чувствами. Она тихонько поползла к вожделённому предмету, вжимаясь в снег.

Тёмное пятно зашевелилось, и волчица определила в нём самое страшное существо для зверя – человека. Пасть волчицы непроизвольно вздёрнулась, ощерив грозные клыки. Она издала короткий рык и вновь всмотрелась вдаль. Палки у человека не было, вместо неё находился свёрток с притягивающим запахом. Седая волчица сквозь пелену, застилающую её глаза, явственно увидела, как человек положил свёрток на снег и подтолкнул к воде. Хищница вздыбила шерсть и стремглав сорвалась с места. Подскочив к свёртку, она в последний момент схватила зубами мохнатый кулёк, сверкнула глазами на страшного врага и так же внезапно скрылась со своею добычей за отлогими холмами…

 

* * * * *

Череда страшных свершившихся событий, бывает, застилает картину повседневности, унося в мир нереальности. Человеческий мозг при опасности помутнения, выставляет защиту, отказываясь верить в нелепость происходящего. Мир, создавший непосильные ситуации, кажется призрачным, далёким, и человек готов поверить,° что недавнее пережитое является плодом его фантазии. Мощное разумное эго ещё не готово переварить цепь прошумевших нелепостей и разложить по полочкам здравого рассудка для полного осмысления.

Сима лежала у полыньи, устремив безучастный взгляд в черноту неба. Воспалённые губы заученно, без устали повторяли одно слово, шёпотом растекавшееся по заснеженной глади. Не было сил доползти до края ледяной бездны, чтобы упасть в небытие. Вдруг в её взгляде сумасшедшей чёрточкой проскочила яркая, шальная мысль, задержалась на мгновение в раскрывшихся от осмысленного ужаса глазах и пропала в недрах воспалённого мозга. Страшное видение вновь промелькнуло перед ней чёрным крылом, вырывая Симу из нереальности, призрачного забытья. И, наконец, осознав кричащим от боли нутром реальный миг нелепого события, она закричала дико, яростно, повторяя вновь и вновь:

— Дьявол! Дьявол!

Крик перешёл в смех и, захлёбываясь в сумасшедшем припадке, она потеряла сознание…

Её нашли ранним утром. Остекленевшие глаза дико взирали на что-то загадочное, неведомое, страшное, навеки застывшее перед ней, рот исказился в немом крике. Пальцы судорожно сжимали ледяную крошку. Душа, не выдержав последнего потрясения, покинула бренное тело и улетела странствовать в другие измерения и пространства в надежде обрести долгожданный покой и вечное блаженство. Ребёнок бесследно исчез. Снежная равнина ревностно хранила драматические события, разыгравшиеся на льду реки прошлой ночью.

 

* * * * *

Старуха Зима нехотя покидала суровый сибирский край, отступая на север, плюясь напоследок снежными хлопьями, задувая студёными ветрами. Госпожа Весна расчищала дорогу первыми проплешинами подтаявшего снега, бурными ручейками. Зазеленела тайга, просыпаясь от спячки, заряжаясь целебной силой согретой солнцем земли-матушки, живительной музыкой щебечущего птичьего братства.° Проклюнулись первые подснежники, их сменили нежные ландыши, а затем и весь древний, могучий урман заиграл переливчатыми красками разнотравья. Весна бурно вступала в свои права, властвуя, радостно распоряжаясь вверенной ей природой.

Незаметно и она растворилась, передавая власть князю Красному Лету. Он бережно принял в свои объятья земные дары северного края, наливая соками созревающую дикую малину, голубику, бруснику, дружными стайками раскидывая под вековыми° деревьями семейки грибов, наполняя прохладой серебряные родники. Тайга жила своей жизнью, шумя ветрами, омываясь проливными дождями. Лесные жители спешили запастись жирком за короткое, бурное, тёплое время и летними дарами на предстоящие лютые холода.

Старая волчица спешила в логово, путая следы, перекинув на спину добытого жирного ягнёнка. Забрезжил рассвет, розовым пламенем окрашивая верхушки великанов кедров, разливаясь в небе волнами красного цвета. Волчица торопилась в укромное жилище под поваленной елью. В яме, устланной лапником, ждал её детёныш, непонятный, загадочный для серой мамаши, но живой, обласканный и заботливо облизанный.

Ребёнок, увидев «мать», загулил, потянулся к волчице. Положив перед ним добычу, мать ловко вспорола брюхо ягнёнка и начала лизать ещё тёплую кровь жертвы, вырывая куски нежного мяса, заботливо раскладывая их перед мальчиком. Грудничок подполз под брюхо «мамаши», припал к соску и, громко причмокивая, заурчал. Волчица растянулась, выставив тёплое брюхо, облизывая голого мальчугана, массируя шершавым языком его тельце.

Сегодня она с трудом ушла от человека с грохочущей палкой. Обжигающий огонь лишь опалил её лапу. Волчице пришлось сделать порядочный круг по лесу, путая следы, уходя от врага еле приметными тропами. Детёныш, наконец, насытился. «Мать» подтолкнула его к тёплой дохе в дальнем углу логова и заботливо принесла кусок мяса, положила на грудь ребёнка. Мальчик схватил незнакомый предмет и потянул его в рот, облизывая нежное сырое мясо.

Вдруг шерсть волчицы вздыбилась, уши чётко уловили шорох наверху, резко пахнуло чужаком – преследователем. «Мамаша», крадучись, незаметно покинула логово и залегла под вековой елью наверху, сторожа вход в яму, ловко замаскированный разросшейся буйной зеленью. Ребёнок сосал кусок мяса, засыпая.

Чужаков оказалось двое, к знакомому запаху преследователя присоединился терпкий дух второго человека. Они чётко шли за волчицей. Серая хищница ниже пригнулась в траве. Она могла спокойно покинуть потайное место, тихо скрыться за валежником.° Но её детёныш спал в логове, и она не могла его бросить. Материнский инстинкт брал верх над инстинктом самосохранения, заставляя оставаться в укрытии.

 

Преследователи подошли к входу в логово и остановились. Волчица, почуяв, что жизнь детёныша в опасности, замерла и приготовилась к схватке. Она вдохнула знакомый с рождения запах леса, подкрепляя силы целебным ароматом трав, напрягла мускулы старого тела. За немалую жизнь она попадала в разные ситуации, была вожаком стаи, на своей шкуре испытала коварство и людей, и волков. Изгнанная из бывшей родной семьи, потеряв детей, она жила обособленно, научившись выживать в одиночку. Найдёныш-детёныш был последним смыслом существования мудрой, серой волчицы.

Люди, потоптавшись у входа, наконец, обнаружили лаз в логово. Первый, выставив наготове ружьё, осторожно нагнулся вниз, второй остался наверху. Волчица прыгнула в тот момент, когда второй повернулся к ней спиной, неожиданно и дерзко, вложив в бросок всю силу. Человек упал, и мощные клыки быстро сомкнулись на его горле, проткнув главные артерии. Охотник захрипел, захлёбываясь кровью, но волчице было не до него. Она с решимостью кубарем кинулась под ноги обернувшемуся на хрип первому охотнику, сбивая того на еловый лапник. Ружьё отлетело в логово, и растерявшийся человек увидел жёлтые, злобные глаза дикого зверя, почувствовал крепкие клыки на запястье правой руки. Он взвыл, и тут же устрашающий° рык волчицы раздался в ответ.

Проснулся детёныш, огласив громким криком своды жилища. «Мать» тихо взвыла и, бросив кисть своего врага, отбежала в логово, закрыв собой ребёнка, готовая к последней схватке на смерть. Шерсть вздыбилась, глаза горели адским огнём, пасть ощерилась. Она стояла, пригнувшись, расставив лапы, готовая к броску на любого, кто решится приблизиться к её малышу. Человек, лишённый ружья, удивлённый присутствием ребёнка в логове, не стал раздумывать и быстро отбежал, зажимая израненную, онемевшую руку. Из ран обильно сбегала кровь, застывая багровыми бусинками на траве. Увиденная им картина наверху довершила ужас трагедии. Его друг умирал, беспомощно зажимая пульсирующую струю крови.

Схватив ружьё друга, охотник в ярости нагнулся, наставил дуло на хищника. Волчица, вылизывающая малыша,° повернулась и посмотрела в упор на человека. Ребёнок потянулся к ней, обнимая мохнатую мамашу, стараясь подняться и снова падая на еловую подстилку. Дуло ружья плясало в изувеченной руке охотника, пальцы не слушались, и, боясь задеть непонятно почему оказавшегося здесь ребёнка, человек отошёл от логова и опустил ружьё.

Его друг находился при смерти, кровь загустела, лицо побелело, и через минуту странница Смерть закрыла его глаза. Охотник опустился на траву беспомощный, опустошённый. Цепь не связующих событий выбила его из колеи, нелепая смерть друга потрясла и смяла. Он понял, почему волчица таскала из деревни молодых ягнят, почему первая бросилась на человека и жестоко расправилась с ним. Она спасала самое дорогое – её детёныша,° неведомо как появившегося здесь ребёнка!

Кое-как перебинтовав руку оторванным рукавом рубашки, охотник вынул из рюкзака топор и, с трудом отрубив огромную ветку лапника, положил на неё умершего друга и оттащил в кусты. Ребёнок – вот кто волновал человека. Он понял, что волчица не отдаст его без боя, а боец из него с пораненной рукой – никудышный! Потому он решил ждать ухода волчицы по делам. Он прождал в кустах ночь, но хищница, разгадав его замысел, не торопилась покидать логово. Она затихла. И только иногда из норы раздавался то плач, то радостное гуление малыша.

На рассвете охотника сморил сон. Ему приснился умерший друг, который к его удивлению, топил ружьё в чистой, прохладной реке. Затем друг вымыл лицо и руки прозрачной водицей и произнёс:

— Ну вот, сейчас и пожить можно…

Видение исчезло, и охотник проснулся. День только начинался, птичий гомон заполнил зелёное пространство, возвращая живое к жизни, к радости. Охотник прислушался: из логова не доносилось ни звука. Он подкрался ближе и,° осторожно раздвинув кусты, заглянул в отверстие и остолбенел. Волчица и ребёнок исчезли! Человек недоумённо созерцал брошенное жилище, лапник, невдалеке чернело его ружьё, а рядом валялась старая, облезлая, волчья доха. Волчица ушла, выбрав момент недолгого сонного забытья охотника, и унесла непостижимым образом ребёнка…

Вскоре человек медленно брёл обратно в деревню, таща за собой скорбную ношу. Он шёл и думал. Он поражался великой силе материнской любви, звериной преданности. Эти чувства не перекрывали боль потери друга, но клокочущая ненависть к зверю уже не душила изнутри, она растеклась невидимыми струйками и впиталась в кормилицу-землю, на которой жили её дети – люди, да их братья младшие – звери. Он понял слова друга во сне и его действия, он взглянул на мир природы другими, прозревшими глазами. Он шёл, и слёзы скатывались с его сурового, продублённого таёжными ветрами лица.

Он дошёл до ручья и остановился, присел на поваленное дерево. А затем снял с плеча ружья и подошёл к воде. Лесной ручей журчал легко и радостно, переливаясь в лучах солнца. Охотник опустил ружья в место поглубже, и вода приняла его дар, забурлила° и сомкнулась над ним. Он опустил руки в клокочущую воду и долго наблюдал игру переливающихся капелек, слушал звенящую музыку ручья. И, словно разговаривая с другом, обернулся и сказал:

— Поживём ещё, поживём…

 

* * *

В конце сентября, за двадцать вёрст от бывшего логова волчицы, среди раскидистых лип, геологоразведчики случайно наткнулись на голого, чумазого мальчугана месяцев шести. Ребёнок сладко спал на мху, крепко прижавшись° к недавно умершей волчице. Почуяв смерть, «мать» вынесла мальчугана на хоженую тропу. Она доверилась людям, передавая «дитя» в его стаю. Тайга хранит молчание, шумит вековыми соснами да кедрами. Тайга живёт по древним и справедливым правилам, по мудрым законам бытия любого живого существа в этом необъятном, сильном, как сама Любовь, мире.

~~~~~~~~~~~~~~~~~

Автор Евгения Амирова

В яме ждал её человеческий детёныш, непонятный для серой мамаши, но живой, обласканный и заботливо облизанный…